В стороне от обсуждающих глобальные проблемы дварфов, сидя на полу среди сталагмитов, негромко и чуть хрипловато, напевал рыжеволосый гном, не видимый никому, кроме трущегося о его колено кота.
День усталый глаз сиянье погасил, С мягким вздохом сном младенца опочил. Ночь идет на мягких лапах, словно черный кот, Спи мой светик, спи мой ясный, без забот.
Звезды - запонками папы в небесах, Ветер шепчет: «Спи, мой гномик!» в тростниках Бриллианты росных капель утром на траве Звездами при свете солнца пусть горят тебе!
Новый день подарит песни о делах И заботах твоих детских, чудесах. А пока, закрой же глазки, Спи малыш, Драгоценный светик ясный, Что ж не спишь?..
Древняя колыбельная, знакомая практически каждому гному, оборвалась, так и не будучи оконченой.
Гульфар с удивлением заметил, что по щекам его , смывая подземную пыль, текут слезы. Звуки с детства знакомой незамысловатой песни, да еще исполненой, пусть и им самим, на родном языке, вдруг подняли из глубин, спрятаных ото всех под тоннами сарказма и язвительности что-то, что заставило сердце шута болезнено сжаться, пусть и на краткий миг.
Шмыгнув носом и грубовато погладив Фигу, Гульфар проворчал себе под нос, утирая щеки:
- Если уж это не убедит ее в моих добрых намерениях...
|