|
(continued)
Выходит, и в этом случае, сохранив повтор реплики у двух разных персонажей, мы не избежим потери, так как приведём их речевые характеристики к серенькому общему знаменателю – сгладим индивидуальные различия их речи. Ведь такие разные люди, говори они по-русски, в описанных обстоятельствах и регистры общения выбрали бы разные.
Всё вышеизложенное относится не только к переводу с русского язык на английский. Американский переводчик К. Лэндерс высказывает те же мысли применительно к переводу на английский: «Нарушить стилистическую цельность может одно единственное слово неправильно выбранного регистра. Если взять пример из немецкого языка, Natürlich! можно перевести целым рядом способов – от Most assuredly! или Of course! до You betcha! (и этим возможности не исчерпываются). В речи дипломата или преподавателя университета первый и второй варианты будут звучать естественно, третий же окажется полной неожиданностью». ( Landers, Clifford, ‘Literary Translation. A Practical Guide.’ Clevedon, Buffalo, Toronto, Sydney: Multilingual Matters Ltd, 2001, p. 61.) Он же приводит семь возможных вариантов перевода испанской реплики No tengo nada (меняющиеся в зависимости от обстоятельств разговора, характера и «анкетных данных» говорящего, его намерений и прочих факторов, совокупность которых в лингвистике и психологии именуется коммуникативной ситуацией): от архаичного Naught have I до просторечного или диалектного I don’t got nothing.
Интересный отзыв об этом переводе отрывка из романа И. Во дали два носителя английского языка, британец и американка. Они работают в Москве, хорошо владеют русским языком не только на уровне повседневного общения, с переводом знакомы не понаслышке и могут оценить достоинства и недостатки перевода на русский со знанием дела. В целом перевод приведённого отрывка им понравился. Но кое с чем они не согласились. И это «кое-что» как раз относится к теме настоящей статьи.
На их взгляд, сохранить повтор Hullo всё же возможно. Тут следует обратить внимание на небрежность произношения: не Hello, а именно Hullo – что-то вроде русского Здрасьте. Вежливость, но впопыхах. Благодаря этой небрежности граница между любезностью (Прендергаст) и фамильярностью (Граймс) несколько стирается, поэтому Здрасьте подошло бы обоим персонажам.
Другое возражение касалось опять-таки субъектных модусов – особенно первой же реплики ученика: “I suppose you’re the new master?” В этом I suppose при обращении ученика к учителю слышится нагловато-барственное отношение питомца престижной частной школы к человеку пусть и старшему, но «не нашего круга». Выражено это отношение тонко, в откровенной дерзости мальчишку не уличишь. В данном случае субъектный модус – показатель общения на равных, когда говорящий может запросто высказать собственное предположение, суждение, мнение о личности или поступках собеседника: I suppose you… Но социальные роли, которые приписаны коммуникантам обстоятельствами (ученик и учитель, да ещё пока что совершенно незнакомый) равенства не предполагают. И всё же ученик держит себя так, будто осознаёт своё право разговаривать на равных. Сразу видно отпрыска родовитой богатой семьи.
(Важно иметь в виду: этот оттенок создаётся не стилистической окраской субъектного модуса, а именно коммуникативными особенностями. Было бы неверно утверждать, что подобные модусы в английском языке вообще не свойственны речи детей в разговоре со взрослыми. Например, Алиса, героиня книги Л. Кэрролла “Through the Looking-Glass” свободно вставляет в разговор с Белым Рыцарем фразы вроде: “Yes, I suppose you’d be over when that was done,” “I suppose you wouldn’t have two pudding-courses in one dinner?” ( В переводе Н. Демуровой: «Конечно, если вам удастся это сделать, через калитку перелезешь», «Вряд ли вам захотелось два пудинга в один день?») Чудаковатый, по-ребячьи простодушный Белый Рыцарь – это всё-таки не школьный учитель: с ним можно говорить почти как с ровней.)
Этого-то высокомерия, по мнению моих англоязычных коллег, и недостаёт в переводе. Реплика получилась дерзкой, но социальная подоплёка этой дерзости не чувствуется.
Всё так. Однако подходящей замены коллеги не нашли. Все варианты оказывались или чересчур «взрослыми» или недостаточно вызывающими. И это, как мне кажется, не потому, что русский язык для моих коллег не родной.
Приведу ещё один пример. Другой автор, другая книга, другая эпоха. Но сходные обстоятельства. Юную Джейн, героиню романа Ш. Бронте “Jane Eyre,” привозят в Ловудский приют, где ей предстоит провести несколько лет жизни. Её новая подруга из числа обитательниц приюта знакомит её с этим мрачным заведением: “It is partly a charity-school: you and I, and all the rest of us, are charity-children. I suppose you are an orphan: are not either your father or your mother dead?” ( В переводе В. Станевич: «Это вроде убежища для бедных сирот: и ты, и я, и все остальные девочки живут здесь из милости. Ты, вероятно, сирота? У тебя умерли отец и мать?») Положение собеседниц одинаково. Разница лишь в том, что новая подруга Джейн – на правах старожила – словно бы берёт девочку под свою опеку. Так что высокомерным её тон не назовёшь.
На мой взгляд, замечание о сословной надменности юнца из романа И. Во было вызвано тем, что носители английского языка имеют более отчётливое представление о том, что такое British public school – весьма своеобразный мир со своими порядками, обычаями, особенностями речи. Иными словами, они более полно представляют себе коммуникативную ситуацию, все её оттенки, даже не выраженные в тексте со всей очевидностью. Именно коммуникативная ситуация и проясняет англоязычному читателю причину необычного речевого поведения ученика.
Другой вопрос – удастся ли в полной мере воспроизвести эту интонацию по-русски. Представим себе школьника, пытающегося показать новому учителю, «кто в доме хозяин». Если усилить в его речи оттенок высокомерия, стилистическая тональность неизбежно поползёт вверх и речь перестанет быть детской (отчего, кстати, сцена потеряет изрядную долю комизма). Поэтому мне представляется, что предложенный перевод – это всё-таки оптимальное решение задачи.
Хотелось бы вступиться и за перевод Hullo в речи Граймса как Привет. Стоит пристальнее приглядеться к целостному речевому образу этого персонажа, станет ясно, что Здрасьте в его устах звучит чересчур заискивающе. Не тот это человек, чтобы так приветствовать незнакомых.
Если обратиться к узловым показателям регистров общения (формам обращения, формулам приветствия и прощания и т.п.), осмелюсь предположить, что в русском языке эти регистры намечены более дробно, чем в английском. Если сравнить их иерархию с лесенкой (от фамильярности до официальности), складывается впечатление, что у англоязычной «лесенки» каждая ступенька подъёмистее: ей нередко соответствуют две-три ступеньки «лесенки» русской.
Кроме уже упоминавшихся Hi, Hello, Bye приведу в подтверждение ещё один пример, взятый из рассказа О. Хаксли “Happily Ever After.” Героиня рассказа Марджори пишет письмо жениху. Она начинает его словами: Dear Guy. При этом ей вспоминается подруга, которая в письмах к жениху называет его не иначе как Darling. Такая форма обращения кажется Марджори не в меру слащавой. Нет, они с Гаем не так сентиментальны...
Как же дать противопоставление двух форм в переводе? С Darling сложностей не возникнет: хотя бы Милый. А Dear? Дорогой? Всё-таки слишком задушевно. Уважаемый? Это в письме-то к жениху – Уважаемый Гай? Форменное издевательство. Любезный? Что-то из XIX века. Вот и оказывается, что обращение, которое при всех обстоятельствах соответствовало бы английскому Dear в русском языке подыскать не так-то просто. Всякий раз, подбирая вариант для его перевода, мы вынуждены оглядываться на коммуникативную ситуацию. В рассказе Хаксли можно было бы вообще отказаться от каких-либо эквивалентов Dear и дать напрямик: Здравствуй, Гай, хотя при иных обстоятельствах Dear могло бы стать и милый, и уважаемый (Dear Mr Smith), и любезный. Всё зависит от того, на какой из ступеней «лесенки регистров» происходит разговор. (Для сравнения – кое-что о восприятии слова “darling”. Нынешней весной администрация Английской Национальной Оперы позабавила британцев некоторыми положениями своего нового документа, регулирующего отношения между сотрудниками. Среди прочего в документе говорилось: «Употребление ласкательных обращений, таких как “darling”, будет рассматриваться как сексуальное домогательство». (Цит. по “The Times”, 22 Apr., 2004))
Предположение о большей дробности – а значит, и конкретности – регистров общения в русском языке основано на таких наблюдениях. Обратимся к произведению, которое всем, должно быть, хорошо знакомо – дилогии И.Ильфа и Е. Петрова о великом комбинаторе – и проследим, как обращаются к главному герою собеседники. Не будем касаться всякого рода прозвищ (парниша, суслик, дуся (Последняя форма имеет оттенок, который ускользает не только от читающих роман в переводах, но и от многих современных отечественных читателей. Слово дуся заимствовано из жаргона институток (душка, произнесённое с жеманным присюсюкиваньем). Поэтому в устах монтёра Мечникова оно звучит особенно пикантно.)), отметим лишь варианты имени собственного. Одни персонажи (Воробьянинов, вдова Грицацуева, Лиза Калачова) именуют Остапа Товарищ Бендер. Другие (Балаганов, Паниковский) – исключительно по фамилии: Бендер. Зося Синицкая обращается к нему Остап и на «вы». На «ты» говорят с ним лишь Коля Калачов и студенты-попутчики в поезде «Москва-Черноморск» – и, надо думать, при этом называют его просто по имени. Добавим, что в швейеровской экранизации «Золотого телёнка» Паниковский (в исполнении З. Гердта) то и дело величает Командора Остап Ибрагимович. А если напрячь воображение и представить, как обращались к Бендеру сокамерники в Таганской тюрьме, (факт из биографии Остапа, засвидетельствованный администратором Театра Колумба), не исключён и вариант Ибрагимыч.
Все эти варианты характеризуют как говорящего, так и отношения, в которые он поставлен с Остапом. И каждый из вариантов сопряжён с определённым набором стилистических средств. Реплики: «Ибрагимыч, вы глубоко заблуждаетесь» или «Гадом буду, Остап Ибрагимович», в принципе, возможны – в повседневной речи чего не услышишь. Но стилистическая натяжка – несоответствие формы обращения стилистическим признакам остальной части высказывания – будет заметна.
Получается, что наличие отчества в составе русских обращений и возможность вариантов «ты»/«вы» усложняют картину и в то же время позволяют наметить регистры общения более чётко. (Об этом забывают сегодняшние кандидаты в «мастера общения», старающиеся во что бы то ни стало обходиться без отчеств. Они не учитывают, что простота – не всегда достоинство. Простейшие – далеко не самая совершенная форма живых организмов).
Небольшое отступление. В октябре 2004 года по телеканалу «Культура» был показан фильм известного американского режиссёра С. Люмета «Чайка» – экранизация пьесы А. Чехова. Озвучатели фильма решили повышивать по чеховскому тексту. Так, Тригорин в переводе умоляет Аркадину: «Будь умна, рассудительна и взгляни на ситуацию как истинный друг». («Ситуация» – это, разумеется подарок крендельплюсовца: в произведениях Чехова это слово не встречается ни разу. Как и «бренди», заменившее упоминаемый чеховской Машей «коньяк».) У Чехова в соответствующей сцене Тригорин просит: «Взгляни на всё это как истинный друг». После выстрела Треплева Аркадина в фильме произносит милое сердцу правоверного крендельплюсовца: «Что это было?» (У Чехова: «Что такое?») Но особенно дико звучат в этом переводе формы обращения. Шамраев обращается к Аркадиной как к совершенно посторонней женщине: «Мадам, сделайте милость, не забудьте навести справочку...» (У Чехова: «Так вы же, Ирина Николаевна, сделайте милость...») Разница между употреблением мадам в русском языке и madam в английском пониманию переводившего недоступна. А Маша и Медведенко величают Треплева не «Константин Гаврилыч», как у Чехова, а запросто Константин, что создаёт совершенно иную, чем в чеховской пьесе, картину их отношений. Такой отказ от отчества ещё оправдан в английском переводе «Чайки» – это тонкость, которую англоязычный зритель всё равно едва ли уловит. Режиссёр вдумчиво отнёсся к тому, как воспримет русскую классическую пьесу американский зритель. Похоже, что российский телеканал тоже предназначал перевод для американской аудитории. (Не исключено, что такое обращение с художественным наследием – принципиальная установка телеканала «Культура». Позднее он показал фильм А. Вайды «Свадьба», экранизацию классической пьесы С. Выспяньского. В основу закадрового текста был положен известный перевод М.Кудимова, сделанный ещё в 1960-е. В пьесе есть сцена, где Невеста жалуется, что новые башмаки её жмут, и Жених советует их скинуть: «Для чего же зря страдать?» На студии озвучания, к услугам коей прибег телеканал, как видно, сочли, что в стихотворной пьесе, написанной в 1901 г., эта реплика звучит уж слишком прозаично и заменили её более поэтичной: «Что ж ты мучишься? Расслабься!» )
Другая причина несовпадений ступеней у «лесенок» регистров касается не русского языка, а некоторых тенденций в современном английском – в большей степени в его американском варианте. Л. Виссон пишет: «Хорошо известно, что американцы в разговоре с собеседником быстро переходят к замене фамилии на имя. Здесь даёт себя знать так называемая “демократическая идея”. Босс и подчинённый часто называют друг друга по имени. Человек, которого вы никогда в жизни не видели, хочет вам что-то продать по телефону и называет вас просто по имени, сколько бы лет вам ни было – восемнадцать или восемьдесят пять». ( Л. Виссон, стр. 84.) Другими словами, система обращений упрощается ещё больше: одна и та же форма (имя) начинает распространяться на большее число коммуникативных ситуаций. А форма обращения, как мы видели, выступает в качестве одного из основных показателей всего регистра.
В Британии “first-naming” укрепилось не так безоговорочно. По крайней мере, в английской прессе нет-нет да и раздастся ропот на засилье такого рода обращений. ( Характерно письмо читателя в газету “The Daily Telegraph” (Jan. 13, 2006): «Более возмутительна завезённая к нам из Америки привычка бесцеремонно обращаться к незнакомым по имени. Я больше не отвечаю незнакомым людям, которые обращаются ко мне: “Эд”».) В 2001 г. газета «Таймс» опубликовала статью американской журналистки Эрики Вагнер, работающей в Великобритании. Статья имела показательное заглавие: “To You, It’s Ms Wagner.” Но журналистка не одобряет “the cult of first-naming” не из-за фамильярности этой формы, а потому что видит в ней попросту лицемерие: обращаясь по имени к малознакомому человеку, говорящий лишь делает вид, будто между ними существуют близкие отношения (“It’s a question of presuming a closeness that doesn’t exist”).
_________________ Интересно, идут ли слонопотамы на свист... И если идут, то зачем?
А.Милн
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
