|
Вообще-то, дождь Реджинальд с детства любил. Именно такой - сплошной, мощный и ледяной, под который высунуться - значило прослыть ненормальным. Славы подобной он отродясь не опасался, зато бальзамом на душу ложилось уважительное молчание, с которым вымокшего пропускали к очагу. И в голову никому не приходило лезть в душу - отчего на морде вселенская скорбь. Вода отжималась из одежды и сливалась из сапог гораздо легче, чем отстирывалась кровь и сводились синяки, наставленные сгоряча хамоватыми и бодрыми в ясную погоду обывателями - а их в бытность свою бродячим актером Реджинальд перевидал более чем достаточно. Короче, будь цель пути достижима в обозримые часы и не случись под седалищем безответной коняги, от каждого громового раската норовящей уткнуться мордой в раскисший суглинок, он бы...
Но путь до Вороньего Моста по-прежнему представлялся неблизким, а лошади - вот же непруха - случилось случиться, и проникаться паладинским аскетизмом она не собиралась. А собиралась она, насколько Реджинальд постигал ее ужимки, нанести Ордену некоторый материальный урон, свалившись в придорожную канаву и там околев, ну а при известном везении добавить к этому урон и кадровый, придавив собою седока. Чудеса вольтижировки, предлагаемые воинам Хейронеуса к постижению, покамест не были самой сильной стороной Реджинальда и вообще в планах маячили очень неблизких. Но самое главное - лютня у седла, хоть завернутая в плотную ткань, совершенно не переносила длительного пребывания в сырости. Перетягивать струны, сушить деку, а потом еще и искать мастера, способного подновить капризную лакировку... та еще радость. Без лютни же было бы совсем неуютно - уж скорее меч бы согласилcя испортить, нежели эту штуку. Но меч, как назло, меняться местами с трудной судьбы инструментом не намеревался.
В общем, завидев полуобрушенное здание, Реджинальд машинально издал облегченный вздох. Лучше, чем можно было надеяться! За постой в сколько-нибудь приличном месте пришлось бы выворачивать карманы, в которых и так-то ветер гуляет, а тут можно будет и лошадь пристроить, и самому с ней рядом... Опять же, жизнь менестреля и не к такому соседству приучит.
Паладин пригнулся к лошадиной холке, накрыл руками глаза животного, защищая от очередной вспышки, и прошелестел в ухо, стараясь перекрыть очередной "ррррроооокккк":
- Тише! Успокойся, Таран! Сейчас будет тебе... гм... конюшня.
Конь, похоже, внял, поскольку дрожи в его огромном теле поубавилось. Кто вообще придумал обозвать эту тушу, на которой только воду (да таких вот клыкастых паладинов, грацией напоминающих мешок картофеля) возить, Тараном - осталось загадкой, похороненной в веках. Храбростью скотина вполне могла бы поспорить с грядкой капусты, а представив его летящим на ворота крепости, всяк защитник этих ворот неминуемо скончался бы от гомерического хохота. Толстоват был реджинальдов Баязет и совершенно неприспособлен к тяготам походной жизни... ну да что же теперь поделать, что выдали на орденской конюшне, с тем и приходится иметь дело. Бристольские доброхоты не раз намекали, что сдавши Тарана на колбасу... дальше Реджинальд не слушал никогда, а порой, под настроение, мог и бровью повести и дубину невзначай поправить. В конце концов, на ровной дороге и Таран справлялся с транспортной функцией не худшим образом, а посылать за верную службу на колбасу никогда не казалось шаракиму хорошим решением.
Итак, Таран вдохновился и с новой прытью наддал в сторону руин, а Реджинальд втянул под промокший плащ сверток с лютней и скорчился в седле, пытаясь защитить инструмент своим телом.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
